3 мая 2018 г. умер Иван Михайлович Стеблин-Каменский. Когда уходит такая личность, абсолютно легендарная для петербургской культуры, каждый вспоминает свое. Кто-то вспомнит его участие в ленинградской андеграундной поэзии 70-х годов, кто-то расскажет о его участии в археологических экспедициях, кто-то перечислит научные заслуги. У меня со Стеблиным связаны три эпизода, каждый из которых сыграл значительную роль в моей жизни.
В 1995 году, едва став деканом Восточного факультета, Иван Михайлович придумал новые подразделения, курсы и спецкурсы, обновляющие факультетскую программу. В частности, он придумал отделение истории Египта, на котором студенты одновременно должны были становиться и египтологами, и знатоками египетского диалекта арабского языка. Как бы диахронический Египет. С точки зрения ученого, такая затея могла прийти в голову только поэту, потому что на практике ты либо египтолог, либо арабист, и третьего не дано. Но Стеблин активно продвинул эту идею, и было несколько выпусков с дипломом "Историк Египта". Еще одной затеей нового декана было обучение историков древнего Востока истории и культуре синхронных цивилизаций. Ассириологи должны были изучать на старших курсах историю древнего Египта, а египтологи - наоборот, историю Месопотамии. Так вот, на это последнее он сосватал меня, работавшего тогда на Философском факультете. Не почитать ли Вам историю месопотамской культуры для египтологов 4 курса? Я ответил: отчего бы и не почитать. И целый год я просвещал троих египтологов, приобретая опыт чтения лекций на Восточном. Кстати, эта последняя инициатива прижилась, и на кафедре древнего Востока по-прежнему читают специалистам истории параллельных цивилизаций, как это задумал Стеблин.
В 1998 году Стеблин позвал меня читать философию культуры африканистам. А на следующий год я читал ее уже группе арабистов и иранистов. Кадровый выбор декана определялся тем, что я по выучке не философ, а востоковед, и поэтому буду иллюстрировать теорию примерами из хорошо известных дисциплин. Так и получилось. Учившиеся у меня в течение этих двух лет восточники впоследствии стали сочетать историко-филологические методы изучения источников с их культурологическим осмыслением. И эта инициатива Стеблина по-прежнему живет на факультете. Я до сих пор читаю философию культуры большому потоку студентов 2 курса.
В 2005 г. решалась судьба моего издания антологии переводов В.К.Шилейко. Собралась редколлегия Литпамятников, но в ней не было ни одного классического древневосточника (египтолога или ассириолога). Однако в ней состоял древнеиранист Стеблин-Каменский. Иван Михайлович взял слово и предложил, во-первых, поддержать издание, а во-вторых - назначить его ответственным редактором книги. После того, как я узнал о решении, Стеблин сказал мне, что вся ответственность за книгу, разумеется, на мне, но "крышу" он мне обеспечит. Он не вмешивался в сам процесс работы, не смотрел итоговый вариант, но на всех этапах напоминал издательству и редакторам "Науки", что наблюдает за процессом и хотел бы видеть результат. Через два года, когда книга вышла, я принес свежий экземпляр в Институт лингвистических исследований, где тогда уже работал Иван Михайлович. Он посмотрел, оценил красоту суперобложки и содержание книги. Поздравил меня с изданием. А потом подарил мне книгу своих переводов из Авесты.

В своем отношении к жизни, к людям, к науке Иван Стеблин-Каменский был поэт. Он даже на деканском месте оставался любителем спектаклей. На День филолога и восточника обязательно приходил в халате и тюбетейке и читал стихи на фарси. От Стеблина, помимо его научных трудов и стихов, останутся произведения уникального жанра - сборники анекдотов о востоковедах. В полном соответствии с мусульманской традицией иснада он всегда указывал передатчиков анекдотической традиции. Лучше всего поэту Стеблину удавались не лирические стихи о жизни, не пьесы, а шуточные стихи на юбилеи коллег по цеху. Всякий раз это был фейерверк остроумия, изысканная игра слов. Часто эти посвящения были выполнены в форме акростиха с фамилией (или даже с именем и фамилией) юбиляра. Больше всего Стеблин был похож на дервиша, незнамо как забредшего в собрание бюрократов. Свои научные доклады он тоже читал как суфийский остроумец - обязательно с усмешкой, с сильной жестикуляцией, с примерами из поэзии и с непременными остротами между каждыми двумя идеями доклада. Как декан он был рассеян, не всегда замечал человека, мимо которого проходил, постоянно где-то витал, часто даже не ходил, а немного вспархивал над коридорами факультета (была у него странная манера ходить полупрыжками). В этом тоже было что-то мистическое - острая тяга вверх. Православная вера Стеблина была с некоторым оттенком спектакля. Работники факультета до сих пор вспоминают, как он пригласил священника, чтобы тот окропил деканат святой водой и обмахал кадилом. Разумеется, это должно было выглядеть как серьезный ритуал, но вышел настоящий спектакль.
Достижения Стеблина-Каменского в науке очень серьезны и прочны. Он был крупнейшим знатоком Авесты и ваханского языка в России, одним из самых талантливых лингвистов-этнографов. Но и тут не без курьезов. Стеблина постоянно тянуло говорить и писать о растениях. В.Н.Топоров очень ценил это в нем, потому что был большим любителем деревьев и разных кустарников. О чем бы Иван Михайлович ни делал доклад - но в любом месте мог свернуть на этимологию какого-нибудь колоска, кустика или цветочка в иранских или - шире - во всех индоевропейских языках. Неслучайно его единственная монография посвящена именно культурным растениям в языках Памира. Часто во время его выступлений я ловил себя на мысли, что жду, когда он заметит в тексте какой-нибудь цветок и пустится о нем говорить. Видимо, в этом разносторонне одаренном человеке был силен и талант ботаника. Хотя "ботаником" по жизни он никогда не был.

Отец его, Георгий Георгиевич Стеблин-Каменский, был директором канцелярии Морского Министерства, а в последние годы перед революцией - сенатором по департаментам герольдики и судебному Правительствующего Сената. Кроме того он был председателем Российского общества морского права. Дед Ивана, Георгий Павлович Стеблин-Каменский, в последние годы своей жизни был Виленским губернатором в чине тайного советника. В это время он приобрел имение Биюцишки в Виленском уезде, где прошло детство Ивана.

Первоначальное образование Иван получил дома. Ольга Александровна, дочь вице-адмирала Александра Павловича Жандра, оказала огромное влияние на него и на двух его сестер, Ольгу и Елизавету, - это были благочестивые девицы строгой и праведной жизни; они умерли в году в городе Кашине Тверской области.

После смерти матери 17 августа года, окончил четыре класса гимназии и, в соответствии с семейной традицией, выбрал службу на флоте, поступив в Морской кадетский корпус, который окончил в году со званием корабельного гардемарина. При окончании Морского кадетского корпуса был награжден премией имени адмирала Нахимова.

Служба на флоте

В году был впервые арестован ЧК, но после непродолжительного заключения освобожден.

Летом года рукоположен в сан священника ко храму Святой Троицы на Стремянной улице и вскоре был назначен настоятелем этого храма и возведен в сан протоиерея . Пастве он отдавал все свое время и силы.

Осуждение по "Делу православных братств". Заключение в Соловецком лагере

2 февраля года власти арестовали священника. В это время началось массовое возвращение храмов из обновленчества в патриаршую Церковь. Активизировалась жизнь приходов, и организовывались братства.

Чтобы положить этому конец, ОГПУ стало все сильнее вмешиваться в церковную жизнь, в Петрограде было арестовано около сорока человек духовенства и мирян. Отца Иоанна обвинили в том, что он объединил вокруг себя православных и они стали собираться не только в храме, но и в квартирах, где читались акафисты, Священное Писание и священник объяснял одну или две главы из апостольских посланий. Вызванный на допрос, отец Иоанн сказал, что служил в квартирах некоторых своих прихожан молебны, после которых гости пили чай, а ожидая пока подадут, вели беседы на религиозные темы.

26 сентября года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Иоанна к трем годам заключения в Соловецкий лагерь . Всего к заключению в концлагерь было приговорено тридцать пять человек духовенства и мирян.

В Соловецком концлагере держался независимо, всегда ходил в священнической одежде и посещал церковные службы, доколе это позволялось; они были большим утешением в суровых условиях лагерной жизни. Писал из лагеря письма отцу, сестрам и духовным детям.

Служение в Воронеже

После освобождения был отправлен в административную ссылку в город Воронеж , куда он прибыл в ноябре года. Здесь он получил место священника в Алексеевской церкви бывшего Девичьего монастыря , а через некоторое время был назначен ее настоятелем и одним из благочинных Воронежской епархии . Благодаря его усилиям и активной поддержке, воронежскими прихожанами постоянно собирались и пересылались средства в Соловецкий концлагерь Воронежскому архиепископу Петру (Звереву) и другим находящимся в заключении православным.

2 сентября года в рабочем поселке, в котором находился Девичий монастырь, уже наполовину занятый безбожниками, состоялось собрание жителей поселка. Всего на территории монастыря было устроено 275 квартир, в которых людей неверующих, а также остававшихся в кельях монахинь проживало 872 человека. На собрании присутствовало 217 человек, и 100 человек было приглашено со стороны. Один из выступивших сразу указал на то, что почитатели и последователи арестованного архиепископа Петра (Зверева) начали религиозную деятельность:

"... Зверевщина опять подняла голову, гнездо ее полностью не было уничтожено, нужно их уничтожить через ГПУ" .

"В 31-й келье живет поп Иоанн, ставленник Зверева. Я живу в келье 89 и вижу, как этого попа посещают жены контрреволюционеров Нечаева и Пушкина (бывший ктитор Терновой церкви). Монашки учат детей рабочих подходить к этому священнику за благословением..."

8 сентября года в Воронежской газете "Коммуна" была опубликована статья "Новодевицкий монастырь - под рабочие квартиры. Церковь - под клуб". В статье, в частности, говорилось:

"... Всюду вынесены резолюции, в которых рабочие всецело присоединяются к требованиям населения поселка и со своей стороны настаивают на скорейшем выселении всех монашек, а также закрытии церкви в черте поселка и оборудовании в ней клуба или школы. Выступавшие в прениях рабочие выражали удивление по поводу того, что до сих пор с монашками "церемонились". Указывалось также на необходимость решительной борьбы с контрреволюционными выходками "черничек" и их верховода - "отца Иоанна", ставленника Петра Зверева" .

"По имеющимся непроверенным сведениям в доме 4 по Введенской улице проживающий там священник Иван, ставленник архиерея Зверева, ведет ожесточенную агитацию против советской власти, и вообще в этом доме замечается какая-то группировка, о чем сообщается для сведения" .

В пять часов утра 1 мая года, когда безбожники пришли ломать крест на куполе храма, скончалась игумения Девичьего монастыря. Это совпадение поругания храма со смертью игумении настолько поразило верующих, что об этом долго говорили в городе. Впоследствии власти обвинили отца Иоанна в том, будто он утверждал, что ее смерть явилась результатом гонений на Церковь. 4 мая состоялись похороны игумении, Отец Иоанн сам отпевал игумению в ее квартире в монастыре, превращенном безбожниками в рабочий поселок, откуда в сопровождении многих молящихся со служением по пути литий все прошли на Терновое кладбище. После погребения отец Иоанн всех благословил, посоветовав оставшимся монахиням и прихожанам монастыря держаться вместе.

Второе заключение в Соловецком лагере

19 мая года отец Иоанн был арестован и 21 мая допрошен. На вопросы следователя священник отвечал с большим достоинством, стараясь ни в чем не уронить свой сан. Он добился разрешения собственноручно записать свой ответ.

"Я по отношению к советской власти лоялен , - писал отец Иоанн, - но не сочувствую мероприятиям, направленным против религии. Считаю неправильным обучение детей в школах в противорелигиозном направлении и тому подобное. Поскольку я другого оружия не знаю, кроме креста, то как в прошлое время, так и в настоящее я нахожу единственно правильным действовать на массы умиротворяюще. Осуждал всякое выступление против гражданских законов. Для меня нет сомнения, что вера в распятого Христа непобедима, что кажущееся торжество материализма есть временное явление. С просьбой о молитве мне подавали множество записок, так как я на память никаких просьб о молитве не принимал. Среди записок имеются такие, в которых просят о молитве за заключенных и за заблудших. Под "заблудшими" я понимал отошедших от веры или хотя на словах и верующих, но живущих беззаконно. За все время своей службы в бывшем Девичьем монастыре я неопустительно каждый праздник и каждое воскресенье, а иногда и на буднях говорил поучения чисто духовного характера или разъясняющие богослужения, отнюдь не касаясь ни гражданской власти, ни необходимости запасаться теми или иными продуктами. После смерти игумении ни лично, ни через кого-либо другого никаких слухов по городу не распускал. Что смерть игумении, последовавшая во время снятия креста с церкви бывшего Девичьего монастыря, вызвана этим снятием, не мог говорить, так как ее поразил, если не ошибаюсь, третий по счету удар за два дня до смерти, и с тех пор она не приходила в сознание, так что я даже не мог ее причастить перед смертью. Еще менее я виновен в том, что когда-либо побуждал называть себя или сам называл себя истинным пастырем, в исключительном смысле призванным спасать верующих от темных сил адовых большевизма, но не отрекаюсь от того, что считаю себя одним из верных пастырей Христовой Церкви, обязанных словом, житием, духом, верою и чистотою быть образцом для верных и ограждать их от тьмы неверия, и исповедую, что по вере моей не только материализм, но и сами "врата адовы" не одолеют Церкви Христовой. С могилы игумении я ушел до ее закрытия, но действительно благословлял подходивших ко мне, причем как умел утешал, но слов "не печальтесь, мы добьемся своего лучшего" не говорил" .

"Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю ни в малейшей степени. За все время своего пребывания в Воронеже как на духу, так и с амвона, и в частных беседах, не столько по страху наказания, сколько по своему миросозерцанию, всегда учил кротости, терпению и покорности гражданским законам. Никого около себя не группировал и, оставшись случайно временно исполняющим должность епархиального благочинного, с марта сего года с духовенством епархии имел лишь официальные сношения справочного характера. Распускать какие бы то ни было слухи считаю ниже своего достоинства как служителя духа. Обвинение в агитации о походе держав против советской власти считаю явным показателем совершенно неверной осведомленности ГПУ о моей личности, так как подобная неразумная деятельность совершенно не соответствует ни направлению моих мыслей, ни характеру моих отношений чисто духовно-назидательных к верующим. Слов, приписываемых мне 16 февраля сего года "граждане, хлебных запасов нет, грозит голод, запасайтесь кто может", я также не говорил, и они также мало соответствуют моей деятельности. Никакой агитации в связи со смертью игумении не вел. Темные силы адовы, по пониманию Церкви и учению апостольскому, ничего общего с политическим устройством страны не имеют и действуют при всяком режиме (наша борьба не против плоти и крови, то есть не с людьми, но против духов злобы поднебесных). Лицам, приходившим ко мне и вопрошавшим о вступлении в кооперацию, колхозы, коммуны и тому подобном участии в новом устройстве сельского хозяйства, всегда отвечал в том духе, что если при этом... не требуется отказа от веры, то, разумеется, в подобном участии греха быть не может... Лицам, приходившим ко мне из разных мест за помощью от разных болезней, я всегда советовал обращаться к врачам, ссылаясь на Священное Писание. Вместе с тем советовал им и причаститься и не отказывал в своей молитве" .

4 июля года следователи составили обвинительное заключение, в котором говорилось, что священник занимался деятельностью, подрывающей авторитет и мощь советской власти.

16 августа года постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ отец Иоанн был приговорен к заключению в Соловецкий лагерь сроком на три года. Определен во 2-е отделение концлагеря.

Арест по делу "буевцев". Кончина

23 апреля года был арестован в Соловецком лагере по делу "буевцев " и отправлен в Воронежское ОГПУ вместе со священником Николаем Дуловым . В начале мая отец Иоанн был доставлен в Воронежскую тюрьму.

Первый допрос был 15 мая. Так как священник Николай Дулов согласился давать показания, нужные следствию, то следователю оставалось всего лишь доказать наличие близкого знакомства между священниками. Отец Иоанн на вопросы следователя отвечал:

"В бытность мою в Воронеже на свободе священник Дулов приезжал в Воронеж два раза; один раз на Троицу (в начале июня) 28-го года, а второй раз в ноябре того же года. Оба раза мы виделись с ним в храме, причем первый раз он служил в соборе с причтом бывшего Девичьего монастыря, а второй раз лишь присутствовал на службе. После первой службы я пригласил его со мной пообедать. Никаких совещаний священников с участием Дулова не устраивалось. Никаких брошюр священник Дулов мне не привозил; брошюра "Что должен знать православный христианин" мне не знакома. Вообще я интересовался лишь мнениями авторитетных иерархов, а не безличными брошюрами" .

20 мая священнику было предъявлено обвинение в том, что он "распространял церковно-монархические листовки и брошюры, распространял и разного рода антисоветские провокационные слухи и вел агитацию против всех мероприятий советской власти в области коллективизации, индустриализации СССР, имея конечной целью подготовить верующую массу к выступлению против советской власти, свержению ее и восстановление монархии. В результате вышеизложенного во многих районах Центральной Черноземной области были массовые выступления населения против советской власти и ее мероприятий".

Ознакомившись с обвинительным заключением, отец Иоанн стал писать, что с обвинением не согласен и объяснять почему, но дописать ему не дали. Однако священник потребовал, чтобы ему дали возможность ответить на предъявленное обвинение. Через два дня следователь разрешил ему написать объяснительную записку. Отец Иоанн написал:

"В предъявленном. мне обвинении виновным себя категорически не признаю. В монархической церковной организации я не состоял... Ко мне приезжали по церковным делам крестьяне, члены общин и духовенство, и из ближних сел чернички... Никаких бесед организационных, политических я не вел ни с кем" .

14 июля,

Документы, литература

• Архив УФСБ РФ по Воронежской обл. Арх. № П-24705. Т. 1, л. 1, 55-57, 80, 82, 88; Т. 2, л. 100-102, 146-148; Т. 3, л. 210-211, 216-217, 219, 224-225, 282, 304-310, 325-327; Т. 4, л. 497-508, 610-614.
• Архив УФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской обл. Арх. № П-82582. Л. 393-395, 398, 400, 410.
• Польский М., протопресв. Новые мученики Российские. М., 1994. Репр. воспр. изд. 1949-1957гг. (Джорданвилль). Ч.2. С.188,189,191-193.
• Акиньшин А. Священномученик Алексий Воронежский// Православная жизнь: (Orthodox life): (Прил. к "Православной Руси"). 1995. N 8 (548).
• Резникова И. Православие на Соловках: Материалы по истории Соловецкого лагеря. СПб., 1994. (Исторические сборники. 2). С.46,93.
• Синодик гонимых, умученных, в узах невинно пострадавших православных священно-церковнослужителей и мирян Санкт-Петербургской епархии. XX столетие. СПб., 1999. С.106.
• Дамаскин (Орловский), игум. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 4.- Тверь. 2000. С. 221-287.
• Соловецкий мартиролог// Православный церковный календарь 2001г. Издание Соловецкого монастыря.
• Синодик гонимых, умученных, в узах невинно пострадавших православных священно-церковнослужителей и мирян Санкт-Петербургской епархии: ХХ столетие. 2-е издание дополненное. СПб., 2002. 280с. С.13.
• Санкт-Петербургский мартиролог. СПб.: Изд-во "Миръ", "Общество святителя Василия Великого", 2002. 416с.
• Шкаровский М.В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб.: НИЦ "Мемориал", 1999. С.331-332.

Использованные материалы

• Жизнеописание на сайте "Православие и современность. Электронная библиотека":
• БД ПСТГУ "Новомученики, исповедники, за Христа пострадавшие в годы гонений на Русскую Православную Церковь в XXв. "

Согласно жизнеописанию. В списках настоятелей Троицкого храма на сайте А.А. Бовкало о. Иоанн не значится: http://www.petergen.com/bovkalo/kl/spburgtrstr.html . В БД ПСТГУ указано, что он был священником Петроградского Троицкого храма.

Михаи́л Ива́нович Стебли́н-Каме́нский (29 августа [11 сентября ] , Санкт-Петербург - 17 сентября , Ленинград) - советский филолог, доктор наук (1948), профессор (1950), почётный доктор Стокгольмского (1969) и Рейкьявикского (1971) университетов. Труды по скандинавским языкам и скандинавской литературе , по теоретической лингвистике; переводы со скандинавских языков.

Биография

М. И. Стеблин-Каменский родился в семье служащего. Он поступил на специальность «Английский язык» в Петроградский университет , но в 1924 году был отчислен за «непролетарское происхождение» из состава его студентов. В 1927 году он окончил курсы английского языка и начал преподавать его в , а также занимался в издательстве Академии наук словарной работой, в частности принимал участие в составлении известного англо-русского словаря В. К. Мюллера и С. К. Боянуса, изданного впервые в 1931 году . В 1939 году Стеблин-Каменский сдал экстерном экзамены на филологическом факультете Ленинградского университета по специальности «Английский язык».

Затем Стеблин-Каменский поступил в аспирантуру . Весь период блокады он провёл в Ленинграде. Его кандидатская диссертация была посвящена древнеанглийскому поэтическому стилю и называлась «К вопросу о развитии древнеанглийского поэтического стиля (субстантивный эпитет в древнеанглийской поэзии)». Филологический факультет был эвакуирован тогда частично в Саратов , частично в Ташкент , где и состоялась защита (1943). Сам учёный на защите не присутствовал, что допускалось для лиц, находившихся на фронтах войны (блокадный Ленинград приравнивался к фронту).

Изучая древнеанглийскую поэзию, Стеблин-Каменский заинтересовался древнескандинавской литературой, а позже и скандинавскими языками . В 1945 году он стал докторантом филологического факультета ЛГУ. Его докторская диссертация называлась «Поэзия скальдов». Её защита состоялась в 1948 году , после чего Стеблин-Каменский стал сначала доцентом , а затем и профессором на скандинавском отделении ЛГУ.

Сын М. И. Стеблина-Каменского, И. М. Стеблин-Каменский (род. 1945) - также известный филолог, академик РАН (2006).

Научная деятельность и наследие

Стеблин-Каменский принимал самое активное участие во многих научных конференциях, симпозиумах и конгрессах. В частности, он был одним из инициаторов и одним из главных и наиболее авторитетных участников конференций по комплексному изучению истории, экономики, языка и культуры скандинавских стран и Финляндии, первая из которых состоялась в 1963 году . Как отмечали знавшие Стеблин-Каменского люди, его выступления были всегда не только глубоки по содержанию, но и увлекательны и блестящи по форме.

М. И. Стеблин-Каменский является автором в общей сложности около полутора сотен работ. Среди них выделяются работы по скандинавскому и общему языкознанию. Лингвистические работы Стеблин-Каменского в основном включают исторические грамматики скандинавских языков в духе Ленинградской школы филологии , но с более ярко выраженным интересом к структурализму и проблемам общей теории языка (сборник статей «Спорное в языкознании», ). Его грамматика древнеисландского языка () считается одной из лучших по точности и детальности описания фактов словоизменительной морфологии и морфонологии .

Одним из первых среди отечественных филологов Стеблин-Каменский обратился к изучению проблем фонологии на материале истории скандинавских языков, опубликовал многочисленные статьи, впоследствии собранные в книге «Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков» ().

Благодаря деятельности М. И. Стеблин-Каменского русскоязычный читатель познакомился с крупнейшими памятниками древнеисландской литературы: крупнейшими родовыми сагами , поэзией скальдов, «Старшей» и «Младшей Эддой» , королевскими сагами. Все эти издания выходили по его инициативе, под его редакцией, с его статьями и комментариями и во многих случаях с его переводами.

Переводы некоторых работ М. И. Стеблин-Каменского выпущены в Дании , Исландии , Норвегии , США , Чехословакии , Эстонии и Японии .

Библиография

Основные публикации

• Исландская литература, 1947.
• Стеблин-Каменский М. И. История скандинавских языков / М. И. Стеблин-Каменский; Отв. ред. акад. В. Ф. Шишмарёв ; . - М .; Л. : Издательство Академии наук СССР , 1953. - 340 с. - 3000 экз. (в пер.)
• Стеблин-Каменский М. И. Древнеисландский язык. - М .: Издательство литературы на иностранных языках , 1955. - 286 с. - (Библиотека филолога). - 3000 экз.
• Стеблин-Каменский М. И. Грамматика норвежского языка. - М .: Издательство Академии наук СССР , 1957. - 246 с. - 2500 экз.
• Стеблин-Каменский М. И. Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков. - 1966. , .
• Стеблин-Каменский М. И. . - Культура Исландии. - Л. : Наука , 1967.
• Стеблин-Каменский М. И. Спорное в языкознании. - Издательство Ленинградского университета , 1974. - 144 с. - 7505 экз.
• Стеблин-Каменский М. И. . - Л. : Наука , 1976. - 104 с. - 40 000 экз.
• Стеблин-Каменский М. И. . - М .: Наука , 1979.
• Стеблин-Каменский М. И. Поэзия скальдов / Сост. М. Стеблин-Каменский, С. Петров. - 1979. - 184 с. - (Литературные памятники). - 50 000 экз.
• Стеблин-Каменский М. И. . - Л. : Издательство Ленинградского университета , 1978. - 176 с. - 3974 экз.
• Стеблин-Каменский М. И. . - Л. : Наука , 1984. - 246 с. - 11 200 экз.
• Стеблин-Каменский М. И. Труды по филологии. - СПб. : Филологический факультет СПбГУ , 2003. - 928 с. - (Филологическое наследие).
• Стеблин-Каменский М. И. Из записных книжек. (1958-1981). Дневники. Письма. Проза. Стихи / Сост. Ю. А. Клейнер . - СПб. : Европейский Дом, 2009. - 372 с. - (Дневники и воспоминания петербургских учёных). - 800 экз. - ISBN 978-5-8015-0231-1 .

Литература о Стеблин-Каменском

• Жаров Б. С. Михаил Иванович Стеблин-Каменский // Philologica Scandinavica: Сборник статей к 100-летию со дня рождения М. И. Стеблин-Каменского. - СПб.: Филологический факультет СПбГУ , 2003. - С. 5-7.
• Жаров Б. С. Корифей российской скандинавистики: К столетию со дня рождения Михаила Ивановича Стеблин-Каменского // Скандинавские чтения 2002 года - СПб.: Кунсткамера , 2003. - С. 5-10.

Напишите отзыв о статье "Стеблин-Каменский, Михаил Иванович"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Стеблин-Каменский, Михаил Иванович

Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l"empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.

Михаи́л Ива́нович Стебли́н-Каме́нский (29 августа 1903, Санкт-Петербург — 17 сентября 1981, Ленинград) — советский филолог, доктор наук (1948), профессор (1950), почётный доктор Стокгольмского (1969) и Рейкьявикского (1971) университетов. Труды по скандинавским языкам и скандинавской литературе, по теоретической лингвистике; переводы со скандинавских языков.М. И. Стеблин-Каменский родился в семье служащего. Он поступил на специальность «Английский язык» в Петроградский университет, но в 1924 году был отчислен за «непролетарское происхождение» из состава его студентов. В 1927 году он закончил курсы английского языка и начал преподавать его в Политехническом институте, а также занимался в издательстве Академии наук словарной работой, в частности он принимал участие в составлении известного англо-русского словаря В. К. Мюллера и С. К. Боянуса, изданного впервые в 1931 году. В1939 году Стеблин-Каменский сдал экстерном экзамены на филологический факультет Ленинградского университета по специальности «Английский язык».

Затем М. И. Стеблин-Каменский пошёл в аспирантуру Института русской литературы Академии наук. Весь период блокады он провёл в Ленинграде. Его кандидатская диссертация была посвящена древнеанглийскому поэтическому стилю и называлась «К вопросу о развитии древнеанглийского поэтического стиля (субстантивный эпитет в древнеанглийской поэзии)». Филологический факультет Ленинградского университета был эвакуирован тогда частично в Саратов, частично в Ташкент, где и состоялась защита (1943). Сам Стеблин-Каменский на защите не присутствовал, что допускалось для лиц, находившихся на фронтах войны (блокадный Ленинград приравнивался к фронту).

Изучая древнеанглийскую поэзию, М. И. Стеблин-Каменский заинтересовался древнескандинавской литературой, а позже и скандинавскими языками. В 1945 году он стал докторантом филологического факультета Ленинградского университета. Его докторская диссертация называлась «Поэзия скальдов». Её защита состоялась в 1948 году, после чего М. И. Стеблин-Каменский стал сначала доцентом, а затем и профессором на скандинавском отделении ЛГУ.

В 1950 году Стеблин-Каменский был назначен заведующим кафедрой германской филологии, которая в то время включала немецкое и скандинавское отделения. В 1955 году к этой кафедре была присоединена кафедра английской филологии. В 1958 году произошла очередная реорганизация, в результате которой филологический факультет ЛГУ включил в себя бывший 1-й Институт иностранных языков, а на факультете по инициативе М. И. Стеблин-Каменского впервые в отечественной высшей школе возникла кафедра скандинавской филологии, заведующим которой он стал. Со временем эта кафедра превратилась в один из крупнейших европейских центров не только по уровню преподавания, но и по глубине изучения скандинавских языков, а также культуры стран Скандинавии. В 1972 году по инициативе и под руководством М. И. Стеблин-Каменского на кафедре открылось также нидерландское отделение (нидерландский язык не принадлежит к числу скандинавских), деятельность которого направлял В. П. Берков.

Два длительных периода Стеблин-Каменский одновременно с работой в университете был также научным сотрудником Ленинградского отделения Института языкознания Академии наук.Стеблин-Каменский принимал самое активное участие во многих научных конференциях, симпозиумах и конгрессах. В частности, он был одним из инициаторов и одним из главных и наиболее авторитетных участников конференций по комплексному изучению истории, экономики, языка и культуры скандинавских стран и Финляндии, первая из которых состоялась в1963 году. Как отмечали знавшие Стеблин-Каменского люди, его выступления были всегда не только глубоки по содержанию, но и увлекательны и блестящи по форме.

М. И. Стеблин-Каменский является автором в общей сложности около полутора сотен работ. Среди них выделяются работы по скандинавскому и общему языкознанию. Лингвистические работы Стеблин-Каменского в основном включают исторические грамматики скандинавских языков в духе Ленинградской школы филологии, но с более ярко выраженным интересом к структурализму и проблемам общей теории языка (сборник статей «Спорное в языкознании», 1974). Его грамматика древнеисландского языка (1955) считается одной из лучших по точности и детальности описания фактов словоизменительной морфологии и морфонологии.

Одним из первых среди отечественных филологов Стеблин-Каменский обратился к изучению проблем фонологии на материале истории скандинавских языков, опубликовал многочисленные статьи, впоследствии собранные в книге «Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков» (1966).

Благодаря деятельности М. И. Стеблин-Каменского русскоязычный читатель познакомился с крупнейшими памятниками древнеисландской литературы: крупнейшими родовымисагами, поэзией скальдов, «Старшей» и «Младшей Эддой», королевскими сагами. Все эти издания выходили по его инициативе, под его редакцией, с его статьями и комментариями и во многих случаях с его переводами.

Легенды и мифы   обычно слагают о героях былых времён. Но есть личности, которые становятся легендарными при жизни.   Один из них -   Иван Михайлович Стеблин-Каменский.  

На восточном факультете ЛГУ из года в год повторяли, что ему и только ему известен рецепт хаомы, магического напитка зороастрийцев. В Оксфорде циркулировала легенда, будто он вовсе не христианин, как уверяет, а самый настоящий зороастриец. 

Можете мне не верить, но это истинная правда. Почтенный доктор Оксфорда, иранка по имени Шахин Бехранийе, по британскому паспорту Шарлотта Бэкфорд и зороастрийка по вере, обожавшая Ивана Михайловича (а есть места, где его не обожали?) не уставала повторять всем желающим её слушать и слышать: «Иван только говорит, что он - православный христианин. На самом деле он точно зороастриец!» 

А что? Зороастрийская этическая триада «благая мысль, благое слово, благое дело» - это про него. Так же как личный выбор человека между злом и добром. 

Кстати, насчет хаомы тоже вполне достоверно. Разве не знающий рецепт напитка мог бы написать так подробно и обыденно: 

«Культовый напиток ариев был совсем не опьяняющим, а скорее возбуждающим или вдохновляющим на военные подвиги и поэтические прорицания. Вполне возможно, что когда-то он готовился, по остроумной гипотезе Р.Г. Уоссона (R.G. Wasson), и из мухоморов. Северными соседями ариев были лесные охотники и рыболовы, у их потомков угрофиннов мухоморы до сих пор используются в шаманской практике. Но ираноариям на рубеже 2-го и 1-го тыс. и позднее сырьём для приготовления культового напитка служила эфедра (хвойник, Ephedrasp.), многие разновидности которой богаты алкалоидом эфедрином, и ныне употребляемым спортсменами в качестве допинга. Из эфедры, но чисто символически, утратив подлинные рецепты, приготавливают имитацию культового напитка хаома и современные последователи древней арийской религии, именуемые зороастрийцами (Zoroastrians), - гебры в Иране и парсы в Индии (последние импортируют веточки эфедры из Ирана)» 

Прочитав эти строки, кто-нибудь поручится, что их автор и впрямь не знает древнего секрета? 

С лёгкой руки Фридриха Энгельса в литературу и публицистику пришёл эпитет «титаны Возрождения». В «Диалектике природы» Энгельс по-революционному описал «…величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоху, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учёности». 

Позже стало модным сетовать, что мир изменился, переполнился научной и прочей информацией и уже не сыскать титанов, равных титанам Возрождения по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учёности. Теперь в моде узкие специалисты, которые, как известно, подобны флюсу. 

Скептики заблуждаются. Титанов Возрождения генерирует любая эпоха, была бы личность. 

Они живут и творят не в ту или иную эпоху, не вопреки эпохе, а над эпохой. 

Стеблин-Каменский был человеком над эпохой. Подлинным титаном Возрождения, воспарившим над временем, пространством и обстоятельствами. 

Он был над эпохой, когда вместе с другом и соратником Александром Грюнбергом в Серахском районе Ашхабадской области записывал на магнитофонную плёнку систанского потомственного сказителя Исмаила Ярмамедова, чьи неграмотные предки переселились из Систана и хранили изустную память о древних иранских сказаниях. Ну при чем тут XXIII съезд КПСС, если можно услышать и записать тысячелетней древности сказания о Рустаме, которых не слышал великий Фирдоуси? 

Он был над эпохой, когда в формальном отзыве на кандидатскую диссертацию легко перебрасывал мостик от старца Абу Саида к Тютчеву: «…суфийский мистик не может быть прагматиком, если он, конечно, не откровенный шарлатан и совсем не получил собственного религиозного опыта, не имеет веры. Вера же, как учил старец Абу Саид, либо есть - тогда это дар Божий, либо её надо у Бога вымаливать. Вспомним у Тютчева: “… Боже мой! Приди на помощь моему неверью…”» Изящный мостик от суфизма к Тютчеву, а за окнами то, что окрестили бандитским Петербургом. 

Иван Михайлович парил над эпохой, когда во вполне академической Scripta Gregoriana печатал собранные самолично анекдоты про востоковедов. Тогда оживали бородатые старцы, которые хмурились на студентов с портретов и изъясняли что-то в толстых томах про мазары, мазхабы и персидские аористы. Прочтёшь «Орбели жаловался коллегам на свою жену…», «Бертельс переводил Низами и никак не мог понять какой-то строки…», - и сразу понимаешь, что не могли такие люди заниматься ерундой. Надо читать. 

Он был над эпохой, когда переводил «Из Авесты», «Из Шелли», «Из Рембо», когда в экспедициях на Памире расспрашивал местных жителей о названиях всяких травинок-былинок и предметов сельского обихода, чтобы потом издать «Очерки по истории лексики памирских языков. Названия культурных растений». 

Он был над эпохой, когда в должности декана восточного факультета придумывал новые востоковедные специальности, например - историк Египта, со знанием древнеегипетского и арабского, и когда в той же должности в День восточника выезжал к студентам на осле в дервишеском халате и вполне дервишеской бороде. 

Такая лёгкость творчества и бытия, разумеется, нравилась не всем. Кому-то хотелось сбить с крыла, заставить приземлиться и умолкнуть. Но титана Возрождения можно только ранить, иногда очень больно, но нельзя заставить не летать, заставить молчать. 

Он был над эпохой, когда сочинял собственные стихи и пьесы. Будем откровенны, иногда непристойные или очень сатирические. Те же «Вороны», это же просто антифеминисткий пасквиль. Опять же будем откровенны, Иван Михайлович Стеблин-Каменский был абсолютно убеждён, что основное призвание женщины - рожать детей. Ну, иногда ещё посвящать себя искусствам, разумеется, в свободное от материнства время. Я в этом убедилась, когда в 1996 году случайно столкнулась с Иваном Михайловичем на Загородном проспекте. У меня висел младенец в кенгурушке, что очень обрадовало бывшего педагога. Поздравил он меня следующим образом: «Ну, наконец-то, делом занялись!». А я к тому времени была уже вполне состоявшимся журналистом. По нынешним временам, такой сексизм - смертный грех неполиткорректности. Но титаны Возрождения имеют право на любые суждения… 

Трудно ответить на вопрос, откуда во второй половине ХХ века в советском Ленинграде вдруг образовался титан Возрождения. Это странная химия из послевоенного Ленинграда (И.М. Стеблин-Каменский родился 5 ноября 1945 года), филологических увлечений отца, знаменитого скандинависта и многого другого. Всего не перечислить. 

Петроградская сторона, зияющая лакунами разрушенных домов, где за грудами кирпича мальчишки режутся в орлянку, а в пивных вчерашние фронтовики тихо судачат о настоящем и квартира на улице Подковырова, где звучат скальдические стихи и фрагменты из «Младшей Эдды», где высмеивают термин «структурализм». Тут блистательные педагоги, тот же Сергей Николаевич Соколов. Тут отец, который даже на пляже прогуливался с детьми в костюме и при галстуке, и дворянская кровь. А позднее - «Сайгон», где встречались хиппующие поэты и музыканты андеграунда, друзья будущего титана… 

Кстати, о дворянстве Стеблина. И он сам, и его отец, тоже работавший в ЛГУ, во всех анкетах писали стандартное: «из служащих». Но все знали, что «из дворян» и довольно старого рода. Иван Михайлович свой род почитал, как-то раз горделиво показал мне икону, которую его дочь написала после того, как один из сородичей был причислен к лику святых-священномучеников; это уже в 2000 году. При этом никакого пафоса, тщеславия, снобизма и прочих «псевдоаристократических замашек». К своему происхождению Стеблин относился по заветам Саади: 

…Имеющий в кармане мускус  

не кричит об этом на улицах.  

Запах мускуса говорит за него.  

Дворянские корни не мешали ему чуть не ежегодно ездить в экспедиции - от Памира до Тувы, от Синьцзяна до Ирана - и наставительно повторять новичкам: «Чтобы не страдать желудочными заболеваниями в Центральной Азии, следует пить водку и зелёный чай». 

Он умел быть абсолютно земным, когда колдовал над пловом или собирал грибы. К слову, его плов признавали лучшим в Петербурге самые привередливые знатоки. Это правда, имела честь пробовать. 

А потом воспарять над эпохой и видеть в Аркаиме модель того Вара-убежища, который построил великий Йиима. Он мог услышать, как говорил Заратуштра. Перевод «Гат Заратуштры» на русский - бесспорный, но не единственный научный и культурный вклад Стеблина в прогресс мировой цивилизации. 

Стоило бы перечислить награды и регалии титана Возрождения, мировое признание etc. Особая статья в иранской «википедии» - не шутка. Но вспомнила фирменную стеблинскую усмешку и чей-то рассказ о том, будто он утверждал, что некролог надо писать самому, чтобы не писали всякие глупости, и решила закончить так, как, мне кажется, ему бы понравилось: 

Иван Михайлович Стеблин-Каменский точно знал рецепт хаомы, культового напитка ариев. Иначе как бы он сам, все, кто у него учился, и все, кто его знали, вдохновлялись на подвиги, неважно, военные или научные, и на поэтические и прочие прорицания и прозрения?..